Глава 2246: Дети Войны
Далеко внизу, на равнине, Санни медленно проигрывал борьбу с Анвилом. Остриё окровавленного меча уже прижалось к его шее, пронзая кожу.
Кровь медленно стекала по лезвию, пытаясь вернуться к своему источнику… но его дрожащая рука была слишком искалечена, чтобы удержать её. Однако его хватка всё ещё была крепкой, не позволяя проклятому мечу двигаться дальше.
В этот миг, терзаемый отчаянием и болью, Санни вдруг ясно увидел… Волю и то, как Король Мечей орудовал ею.
Смутные очертания пути к Верховенству.
Разрозненные кусочки знаний и наблюдений складывались в единое целое, становясь на свои места.
И вдруг всё обрело смысл.
Его глаза сузились.
Всё имело смысл, но Санни по-прежнему не знал, что ему делать. Он получил не карту, а все необходимые инструменты для того, чтобы нарисовать её, а затем проложить по ней курс к своей цели.
Если бы только у него было время…
Но времени не было.
Через несколько секунд его убьют.
Санни стиснул зубы, отчаянно сопротивляясь и отказываясь сдаваться.
‘Нет, нет, нет…’
И тут произошло чудо.
Далеко вверху облака Божьей Могилы разошлись, и из белой бездны раскалённого неба хлынули лучи уничтожающего света. Фрагмент Царства Теней встретил их с холодным безразличием, оставаясь таким же тёмным и беспросветным, каким был всегда.
Но Санни и Анвил сейчас были лишены его защиты.
Почувствовав, что над ними разрываются облака, Король Мечей с холодным презрением посмотрел на Санни и с тиранической силой толкнул свой меч вперёд. Должно быть, он надеялся закончить дело до того, как свет достигнет их, но Санни отказывался быть убитым. Меч не сдвинулся.
Однако…
Уничтожающий свет также не достиг их.
Высоко в небе буря мечей переместилась, и они оба внезапно утонули в тенях. Переведя взгляд вверх, Санни увидел, что летающие мечи образовали над ними огромный непроницаемый щит — зачарованные клинки были плотно прижаты друг к другу, так что между ними не оставалось ни малейшего зазора, а значит, и свет не достигал равнины внизу.
Конечно, небо Божьей Могилы было не настолько милосердным, чтобы его можно было остановить барьером из простой стали, зачарованной или нет.
По поверхности небесного щита уже расползались островки яростного красного свечения. Светящиеся капли падали вниз, и вскоре с неба полился дождь расплавленного металла.
Мечи уничтожались, но их было так много, что барьер пока держался.
Но это не продлится долго.
Санни опустил взгляд и посмотрел на Анвила, чувствуя, как проклятый клинок скребётся о кости его руки и всё глубже погружается в шею.
Он лихорадочно рисовал карту.
…И тут он увидел это.
Он наконец понял, как достичь Верховенства.
Далеко вверху Нефис дрейфовала в томительной белой бездне безбожного неба.
Здесь не было ни ветра, ни надежды, ни спасения. Только тишина и ослепительное сияние, выходящее за рамки огня, света и тепла. Это сияние было воплощением разрушения… оно было самим разрушением, силой, предшествующей само время и способной стереть целые миры. Стереть само существование.
Нефис горела.
Её тело было сделано из пламени, но даже это пламя уничтожалось.
Её душа превращалась в пепел, а пепел её души превращался в ничто.
Там, в этой безжалостной белой бездне…
Нефис потеряла своё тело, свой разум, свою душу. Её сущность была обнажена и очищена от всего, пока не остался только её обнажённый дух.
Её дух тоже начал разрушаться.
Но у неё всё ещё оставалась воля. Её воля родилась из боли, из пламени, из убеждённости…
Из тоски.
И поэтому она заставила себя существовать.
Она заставила себя возродиться из огня, быть благословлённой огнём.
Она произнесла Истинное Имя разрушения, защищая себя от разрушения.
Даже когда Нефис сгорела, она исцелила себя и сгорела снова…
Поддерживая хрупкое состояние равновесия, ни мёртвая, ни живая, она продолжала существовать — пока что. Она знала, что не сможет долго удерживать себя от растворения в белом сиянии одной лишь силой воли. Ведь её воля не была неисчерпаемой.
Она не была абсолютной.
Но в этот миг между жизнью и смертью Нефис наконец увидела путь к Верховенству.
Она знала, что должна сделать, и какой должна стать её воля.
‘Я должна выжить!’
‘Я должен умереть’.
Таков был его ответ.
Всё было так просто, но Санни так долго не замечал этого.
Клинок Анвила всё глубже погружался в его шею. С неба лился дождь расплавленного металла, а далеко вверху разрушался барьер из мечей. Лучи света уже падали на поверхность древней кости.
Санни должен был умереть, но он не мог позволить убить себя. Во всём этом был какой-то трюк — по крайней мере, для него.
Он собирался обманом проложить себе путь к Верховенству. Это был его акт неповиновения.
Но смерть была жестокой и страшной, даже для такого как Санни, который умирал так много раз. Он не раз обманывал смерть, всегда находя способ остаться в живых…
Но на этот раз всё было иначе. Это должно было случиться.
На этот раз он должен был умереть по-настоящему, без обмана и хитрости… по-настоящему.
Это было настолько абсурдно, что ему хотелось смеяться… и он бы рассмеялся, если бы не несколько сантиметров холодной стали, пронзившей его шею.
Тем не менее, Санни криво улыбнулся за Маской Ткача.
Он открыл рот и спросил хриплым голосом, стараясь, чтобы его услышали:
«Эй, Король Мечей… ты хочешь убить меня?»
Анвил холодно посмотрел на него.
«Хочу. И убью».
Санни не удержался и издал сдавленный, зловещий смех.
Проклятый клинок врезался глубже, и он оскалился.
Тёмная, убийственная ярость в его сердце разгорелась как костёр.
Санни сплюнул:
«Послушай, мерзавец… ты не можешь убить меня. Ты недостоин убить меня».
Собрав все оставшиеся силы, он с трудом отодвинул меч Анвила на несколько сантиметров назад.
«В этом мире ещё не родился человек, достойный убить меня».
Стоя на коленях, истекая кровью, полностью сломленный, Санни посмотрел на Анвила и снова рассмеялся.
«И никогда не родится. Я — наследник Смерти, глупец. Ты правда думал, что сможешь убить Смерть?»
Единственное, что могло убить Смерть — это сама Смерть.
Когда яркий свет осветил их, заставив Анвила замереть, Санни поднял Змея свободной рукой.
Чёрный одати пошёл рябью, превращаясь в призрачный стилет.
И как раз в тот момент, когда его рука начала рассыпаться в пепел…
Санни усмехнулся, направил клинок стилета на себя и вонзил его в собственное сердце.